Кабинет, в котором я работаю, было бы романтичным назвать кладбищем книг. Тем более, что резон этому имеется. Но, если честность – лучшая политика, то он, кабинет, больше похож на подвальчик маньяка, который рачительный хозяин забил под завязку кусками расчлененных тел: каждый шкафчик; каждый угол.
Сегодня я нашел в кабинете выпуск журнала “Иностранная литература”, за май 1998 года. Тема – Библия: канон и интерпретация. А в журнале – “Евангелие от Иисуса” Жозе Сарамаго. Само собой, журнал я забрал. Помимо всего прочего, на страницах этого “ИЛ” опубликован своеобразный “триптих” замечательных стихотворений на библейские сюжеты. Одно из них – “Возвращение Лазаря” Райнера Мария Рильке.
начинали: чудо сотвори им!
Неужели Марфам и Мариям
недостанет веры признавать,
что Он может? Но кричали всюду:
“Господи, зачем Ты среди нас?”
Неужели дать свершиться чуду
вопреки природе, напоказ?
Он спросил, могила далеко ли,
а в глазах страдание и мгла,
словно слезы. Он сдержать не в воле,
Он пошел, толпа за ним пошла.
Плакал Он, душа его страдала:
воскрешенье — после похорон?
Вдруг огонь высокого накала
вспыхнул в Нем, и возмутился Он:
среди них разлад и заблужденье –
средь живых и среди мертвых тел.
Гнев преобразил его движенья.
“Камень сдвиньте!” — Он им прохрипел.
“Там смердит”, — сказал в испуге кто-то
(Лазарь там лежал четыре дня),
Он же руку, словно из-под гнета,
весь во власти своего огня,
тяжело над полумраком грота
поднимал, безверие кляня.
И рука, о легкости забыв,
пальцы, словно когти, цепко сжала,
мертвецы из мрачного провала
на ее чудовищный призыв
все могли бы выйти, но один
в пеленах оставленное тело
обретал так смутно и несмело,
словно жизнь вернуть не хотела,
но вернулась все же из глубин.
И вот по прочтении этого прекрасного стихотворения меня, стыдно признаться, мучает не отставая всего одна и очень глупая мысль. Лазарь – зомби?
Остальные два стихотворения – Хорхе Луиса Борхеса и Казимира Иллакович – так же заслуживают упоминания, т.к. великолепные.
Казимира Иллакович, “Когда осел согревал”
прибежала туда ослица в гневе и в пене:
“Ах, вот ты где, бездельник, ищу тебя весь день я!
Будто нет у тебя конюшни, своего уютного дома,
только отпустят с работы, бросят охапку соломы,
уже ты нашел себе дело, готов услужить любому.
Что ты нашел в этих нищих и в этом воловьем стойле?
Ступай сейчас же домой, где ждет тебя вкусное пойло,
не то поймают бродяги и в путах потащат на бойню”.
А осел — непонятно: слышит или не слышит —
только длинным ухом поводит и шкурой колышет
да на младенца в яслях дышит, заботливо дышит.
Хорхе Луис Борхес, “Христос на кресте”
Кресты одной величины. Христос
не посредине. Он на третьем. Грудь
покрыта черной бородой. Лицо
не то, что на гравюрах, — иудейский
суровый облик. Я его не вижу
и буду до скончанья дней моих
без устали искать его повсюду.
Совсем ослабнув, он страдает молча.
Истерзано чело венцом из терна.
Не слышит он глумления толпы,
не в первый раз глазеющей на смерть.
Его или другого. Все едино.
Он на кресте. В бреду он видит царство,
которое, возможно, ждет его,
и ту, с которой сблизиться не смог.
И ничего не ведомо ему
о теологии и гностицизме,
непостижимой Троице, соборах,
о бритве Оккама и литургии,
об одеяньях пурпурных и митре,
и о крещеньи Гутрума мечом,
об инквизиторах и крови жертв,
о злобных крестоносцах, Жанне д’Арк
и папах, освящающих оружье.
Он знает: он не бог, а человек,
и не терзается кончиной скорой.
Его терзают только гвозди. Он
не римлянин. Не грек. Тихонько стонет.
Он нам оставил дивный круг метафор
и смысл прощения, которым можно
свести на нет былое. (Эта мысль
записана в тюрьме одним ирландцем).
Мятущейся душой он ищет смерти.
Густеют сумерки. Уже он мертв.
Ползет по неподвижной плоти муха.
Какая польза мне, что он страдал, —
когда я, как страдал, так и страдаю?
Классное стихотворение!
Вам какое больше всего?
Да! неплохо, неплохо!